Волошин Максимилиан Александрович: биография, творческое наследие, личная жизнь. Волошин максимилиан александрович

Максимилиан Александрович Кириенко-Волошин (28 мая 1877 – 8 ноября 1932) – прославленный русский поэт, один из самых значительных представителей движения символистов в русской культуре, литературный и художественный критик, печатавшийся во многих журналах начала XX века («Весы», «Золотое Руно», «Аполлон»). Он известен также блестящими переводами на русский язык ряда французских поэтических и прозаических произведений.

Молодость Волошина

Волошин родился в Киеве в 1877 году. Он провел детство в Севастополе и Таганроге. В 1893 году его мать купила дешевый участок земли в крымском Коктебеле. По окончании средней школы Волошин поступил в Московский университет – как раз во время, когда в России ширилось радикальное студенческое движение. Волошин принял в нём активное участие и в 1899 был исключён из университета.

Не обескураженный этим, Максимилиан Александрович стал путешествовать по всей России, часто пешком. Сам он так описывал этот период своей жизни:

«…Доживался последний год постылого XIX века: 1900 год был годом "Трех разговоров" Владимира Соловьева и его "Письма о конце Всемирной Истории", годом Боксерского восстания в Китае, годом, когда явственно стали прорастать побеги новой культурной эпохи, когда в разных концах России несколько русских мальчиков, ставших потом поэтами и носителями ее духа, явственно и конкретно переживали сдвиги времен. То же, что Блок в Шахматовских болотах, а Белый у стен Новодевичьего монастыря, я по-своему переживал в те же дни в степях и пустынях Туркестана, где водил караваны верблюдов».

Возвратившись в Москву, Волошин не пробовал восстановиться в университете, а продолжил путешествия – теперь в Западную Европу, Грецию, Турцию и Египет. Пребывание в Париже и поездки по Франции глубоко повлияли на Максимилиана Александровича. Волошин вернулся в Россию «настоящим парижанином».

В то время в России существовало много литературных групп и направлений, создавших «Серебряный век русской поэзии». Но Волошин стоял в стороне от них, хотя был близким другом многих выдающихся деятелей культуры. «Я – Прохожий, близкий всем, всему чужой», – писал он сам о себе.

Портрет Максимилиана Волошина. Художник Б. Кустодиев

Когда один «сумасшедший» порезал ножом знаменитую картину Репина «Иван Грозный убивает своего сына», шокировав этим интеллектуальную Россию, Волошин был единственным человеком в стране, который защищал виновного, усматривая в его поступке уместный эстетический протест против «безвкусной» картины, изображающей кровь.

Волошин вступил в кратковременный брак с художницей Сабашниковой, но они вскоре расстались. Максимилиан Александрович вернулся обратно в крымский Коктебель, где прошла большая часть его детства. Первый сборник стихов Волошина появился в 1910 году, за ним последовали и другие. В 1914 было издано полное собрание его сочинений. Поэт оказал горячую и бескорыстную поддержку юной, никому не известной Марине Цветаевой в начале её творческого пути.

Волошин в смутные годы

В начале Первой Мировой войны Волошин, живший тогда в Швейцарии, написал глубокие и проницательные стихотворения, полные философского и исторического анализа современных ему трагических событий. Он зарекомендовал себя убеждённым гуманистом, призывая «в дни революций быть Человеком, а не Гражданином», «в смутах усобиц и войн постигать целокупность. Быть не частью, а всем; не с одной стороны, а с обеих» (стихотворение «Доблесть поэта»).

Волошин переехал во Францию, где оставался до 1916. За год до Февральской революции в России, Максимилиан Александрович вернулся на родину и поселился в Коктебеле, где ему предстояло остаться до конца жизни. Последовавшая за этим Гражданская война побудила Волошина к написанию длинных стихов, где он пытался выявить связь между тем, что происходило тогда в России, и её далеким, мифологизированным прошлым. Позднее, Волошина обвиняли в самом страшном для большевизма грехе: самоустранении от политической борьбы между красными и белыми. На самом деле, он старался защищать белых от красных и красных от белых. Во время Гражданской войны его дом был подпольным убежищем для людей обеих партий, если им грозила опасность.

Ни у одного другого поэта произведения никогда не были так тесно связаны с местом, где он жил. Волошин воссоздавал полумифический мир Киммерии в картинах и стихах, писал пейзажи первозданного Восточного Крыма. Сама природа, казалось, отвечала на искусство Максимилиана Александровича. К востоку от теперешнего Музея Волошина (его бывшего дома), есть гора, форма которой странно напоминает профиль поэта.

Волошин чудом пережил Гражданскую войну. В 1920-е годы он устроил в своем доме бесплатный дом отдыха для писателей. Максимилиан Александрович всегда с пренебрежением относился к идее частной собственности, однако продолжал черпать большую часть своего вдохновения из одиночества и созерцания природы.

В последние годы жизни Максимилиан Волошин снискал признание и как тонкий акварельный живописец. Некоторые из его картин сейчас принадлежат музеям по всему миру, другие находятся в частных коллекциях в России и за рубежом.

Творчество Волошина и память о нём

Хотя некоторые критики ставят весьма разнородную по достоинству поэзию Волошина ниже стихов Пастернака или Ахматовой , признано также, что она содержит глубокие философские прозрения и рассказывает нам о русской истории больше, чем творчество любого другого поэта. Многие из мыслей Волошина кажутся пророческими. Цельность миросозерцания и глубина идей Максимилиана Александровича привели к замалчиванию его наследия в советском государстве. За период 1928-1961 не было опубликовано ни одного его стихотворения. Если бы Волошин не умер от инсульта в 1932 году, то, почти несомненно, стал бы жертвой Большого Террора. «Не в первый раз, мечтая о свободе, мы строим новую тюрьму», – провидчески пишет он в одном из лучших своих произведений – «Китеж».

Небольшая деревня Волошина Коктебель в Юго-Восточном Крыму, которая вдохновила так много его стихов, по-прежнему сохраняет память о своем знаменитом обитателе. Максимилиан Александрович похоронен там на горе, ныне носящей его имя. Волошинский «Дом поэта» (ныне музей) продолжает привлекать людей из всех частей света, напоминая о днях, когда его гостеприимный хозяин собирал вокруг себя множество стихотворцев, художников, актеров, ученых и путешественников. Максимилиан Волошин считается одним из самых замечательных поэтов русского Серебряного века.

Отчисленный из университета поэт и художник Максимилиан Волошин удивлял современников разносторонностью своих интересов. Творец, который умел заключать страсти, бушующие внутри, в рамки стихотворного жанра, помимо живописи и поэзии, писал критические статьи, занимался переводами, а также увлекался астрономическими и метеорологическими наблюдениями.

Его яркая, полная бурных событий и разнообразных встреч жизнь с начала 1917 года сосредоточилась в России. На литературных вечерах, проводимых писателем в построенном им лично доме в Коктебеле, неоднократно присутствовали и сын – Николай, и , и , и даже .

Детство и юность

Максимилиан Александрович Волошин родился 16 мая 1877 года в Киеве. Мать поэта Елена Оттобальдовна была женщиной волевой и самобытной. Вскоре после рождения сына она разошлась с мужем. В Максе женщина хотела воспитать бойцовский характер, а мальчик рос, как впоследствии сказала о нем Марина Цветаева, «без когтей», был ко всем миролюбив и дружелюбен.

Максимилиан Волошин в детстве с мамой

Известно, что в Коктебеле, куда Волошин переехал с матерью в 16 лет, Елена даже нанимала окрестных мальчишек, чтобы они вызывали Максимилиана на драку. Мать приветствовала интерес сына к оккультизму и нисколько не огорчалась, что в гимназии тот вечно оставался на второй год. Один из учителей Макса однажды сказал, что научить чему-либо идиота невозможно. Не прошло и полугода, как на похоронах того самого преподавателя Волошин декламировал свои чудесные стихи.

Хотя писатель с 1897 по 1899 год был студентом юридического факультета Московского университета и исправно посещал лекции, свои удивительно разносторонние знания он уже тогда получал самостоятельно. Из биографии публициста известно, что получить диплом Максимилиан так и не сумел. Отчисленный за участие в беспорядках, парень решил не продолжать обучение и заняться самообразованием.

Литература

Первая книга Волошина – «Стихотворения» – вышла в 1910 году. В работах, вошедших в сборник, четко прослеживалось стремление автора познать судьбы мира и историю человечества в целом. В 1916-ом писатель выпускает в свет сборник антивоенных стихов «Anno mundi ardentis» («В год пылающего мира»). В этом же году прочно обосновывается в любимом Коктебеле, которому он позже посвятил пару сонетов.

В 1918 и 1919 годы выходят две его новые книги стихов - «Иверни» и «Демоны глухонемые». В каждой строке неизменно чувствуется рука литератора. Особенно красочны стихотворения Волошина, посвященные природе Восточного Крыма.

С 1903 года Волошин печатает свои репортажи в журнале «Весы» и газете «Русь». В дальнейшем он пишет статьи о живописи и поэзии для журналов «Золотое руно», «Аполлон», газет «Русская художественная летопись» и «Утро России». Общий объем работ, которые по сей день не утратили своей ценности, составляет не один том.

В 1913-ом, в связи с нашумевшим покушением на картину « и сын его Иван», Волошин выступил против натурализма в искусстве, опубликовав брошюру «О Репине». И хотя после этого редакции большинства журналов закрыли перед ним свои двери, посчитав работу выпадом против почитаемого публикой художника, в 1914 году вышла книга статей Максимилиана «Лики творчества».

Живопись

Живописью Волошин занялся, чтобы профессионально судить об изобразительном искусстве. Летом 1913 года он освоил технику темперы, а уже в следующем году написал свои первые этюды акварелью («Испания. У моря», «Париж. Площадь Согласия ночью»). Плохого качества акварельная бумага приучила Волошина работать сразу нужным тоном, без исправлений и помарок.

Картина Максимилиана Волошина "Библейская земля"

Каждое новое произведение Максимилиана несло в себе частицу мудрости и любви. Создавая картины, художник размышлял о соотношении четырех стихий (земли, воды, воздуха и огня) и о глубинном смысле космоса. Каждый нарисованный Максимилианом пейзаж сохранял свою плотность и фактуру и оставался светопроницаемым даже на холсте («Пейзаж с озером и горами», «Розовые сумерки», «Холмы, иссушенные зноем», «Лунный вихрь», «Свинцовый свет»).

Картина Максимилиана Волошина "Кара-Даг в облаках"

Максимилиана вдохновляли классические произведения японских живописцев, а также картины его друга – феодосийского художника Константина Богаевского, чьи иллюстрации украсили первый волошинский сборник стихов 1910 года. Наряду с , Эммануилом Магдесяном и Львом Лагорио, Волошина сегодня причисляют к представителям Киммерийской школы живописи.

Личная жизнь

Полнота в совокупности с маленьким ростом и непокорной гривой волос на голове создавала у противоположного пола обманчивое впечатление о мужской несостоятельности Волошина. Женщины рядом с чудаковатым писателем чувствовали себя в безопасности и считали, что мало похожего на настоящего мужчину литератора не зазорно позвать с собой в баню потереть спинку.

На протяжении всей жизни Волошин пользовался этим заблуждением, пополняя свою амурную копилку новыми именами. Первой женой критика была художница Маргарита Сабашникова. Их роман начался в Париже. Молодые люди посещали лекции в Сорбонне, на одной из которых писатель и приметил девушку, как две капли воды похожую на царицу Таиах.

В день знакомства литератор отвел избранницу в музей и показал ей изваяние правительницы Египта. В письмах друзьям Максимилиан признавался, что никак не может поверить в то, что Маргарита – настоящий человек из плоти и крови. Приятели в ответных посланиях шутливо просили влюбчивого поэта не брать в жены барышню из алебастра.

После свадьбы, состоявшейся в 1906 году, влюбленные переехали в Петербург. Их соседом был популярный поэт Вячеслав Иванов. В квартире писателя каждую неделю собирались символисты. Частым гостем был и Волошин с супругой. Пока Максимилиан увлеченно декламировал, спорил и цитировал, его благоверная вела тихие разговоры с Ивановым. В беседах Маргарита неоднократно заявляла, что в ее представлении жизнь настоящей художницы должна быть пронизана драматизмом и что дружные супружеские пары нынче не в моде.

В период, когда у Вячеслава и Маргариты только зарождались романтические чувства, Волошин воспылал любовью к драматургу Елизавете Дмитриевой, с которой он в 1909 году сочинил весьма успешную литературную мистификацию – таинственную красавицу-католичку Черубину де Габриак, чьи произведения публиковались в журнале «Аполлон».

Мистификация продлилась всего 3 месяца, затем Черубину разоблачили. В ноябре этого же года , который в свое время познакомил Дмитриеву с Волошиным, при Максимилиане нелицеприятно высказался сторону поэтессы, за что незамедлительно получил от автора стихотворения «Венеция» пощечину.

В итоге некрасивая хромоногая девушка стала причиной, по которой Волошин и Гумилев устроили дуэль на Черной реке. После скандального поединка, в ходе которого чудом никто не пострадал, жена Максимилиана сообщила погруженному в омут амурных страстей мужу о намерении развестись. Как выяснилось позже, супруга Иванова предложила Маргарите жить втроем, и та согласилась.

В 1922 году в Крыму начался голод. Мать публициста, Елена Оттобальдовна, стала заметно сдавать. Макс переманил для горячо любимой родительницы из соседнего селения фельдшерицу Марию Заболоцкую. Именно на этой доброй и отзывчивой женщине, стоявшей подле него во время похорон матери, он женился в марте 1927 года.

И хотя у супругов так и не получилось обзавестись детьми, Мария Степановна была рядом с писателем и в радости, и в печали вплоть до его смерти. Овдовев, она не изменила коктебельских порядков и также продолжала принимать в доме Волошина странствующих поэтов и художников.

Смерть

Последние годы жизни поэта были насыщены работой – Максимилиан много писал и рисовал акварелью. В июле 1932-го давно беспокоившая публициста астма осложнилась гриппом и воспалением легких. Волошин скончался после инсульта 11 августа 1932 года. Его могила находится на расположенной в паре километров от Коктебеля горе Кучук-Янышар.

После смерти именитого литератора скульптор Сергей Меркуров, создавший посмертные маски , и , снял слепок и с лица почившего Волошина. Жене писателя, Марии Заболоцкой, удалось сохранить творческое наследие горячо любимого мужа. Благодаря ее стараниям в августе 1984 года расположенный в Крыму дом Максимилиана получил статус музея.

Библиография

• 1899 – «Венеция»
• 1900 – «Акрополь»
• 1904 – «Я шел сквозь ночь. И бледной смерти пламя...»
• 1905 – «Таиах»
• 1906 – «Ангел мщенья»
• 1911 – «Эдварду Виттигу»
• 1915 – «Парижу»
• 1915 – «Весна»
• 1917 – «Взятие Тюильри»
• 1917 – «Святая Русь»
• 1919 – «Написание о царях московских»
• 1919 – «Китеж»
• 1922 – «Меч»
• 1922 – «Пар»
• 1924 – «Анчутке»

Поначалу не много стихов писал Волошин Максимилиан Александрович, поэт. Практически все они были помещены в книгу, появившуюся в 1910 году ("Стихотворения. 1900-1910"). Руку "ювелира", "настоящего мастера" увидел в ней В. Брюсов. Волошин считал своими учителями виртуозов стихотворной пластики Ж. М. Эредиа, Готье и др. поэтов-"парнасцев" из Франции. Их произведения находились в противовесе с верленовским "музыкальным" направлением. Эту характеристику творчества Волошина можно отнести к его первому сборнику, а также ко второму, который был составлен Максимилианом в начале 1920-х годов и не был опубликован. Назывался он "Selva oscura". В него были включены стихотворения, созданные в период с 1910 по 1914 гг. Основная их часть вошла позже в книгу избранного, вышедшую в 1916 году ("Иверни").

Ориентация на Верхарна

Можно долго говорить о творчестве такого поэта, как Волошин Максимилиан Александрович. Биография, кратко изложенная в этой статье, содержит лишь основные факты о нем. Нельзя не отметить, что явственным политическим ориентиром поэта становится с начала 1-й мировой войны Э. Верхарн. Брюсовские переводы его еще в статье 1907 года и Валерий Брюсов" были подвергнуты Максимилианом сокрушительной критике. Волошин сам переводил Верхарна "с разных точек зрения" и "в разные эпохи". Отношение к нему он подытожил в своей книге 1919 года "Верхарн. Судьба. Творчество. Переводы".

Волошин Максимилиан Александрович - русский поэт, который сочинял стихи и о войне. Вошедшие в сборник 1916 года "Anno mundi ardentis", они вполне созвучны верхановской поэтике. В них обрабатывались образы и приемы стихотворной риторики, ставшей устойчивой характеристикой всей поэзии Максимилиана революционных времен, гражданской войны и дальнейших лет. Часть стихотворений, написанных в то время, была опубликована в книге 1919 года "Демоны глухонемые", другая часть в 1923 году была издана в Берлине под заглавием "Стихи о терроре". Однако в большинстве своем произведения эти остались в рукописи.

Официальная травля

В 1923 году началась травля Волошина со стороны государства. Имя его предали забвению. В СССР в период с 1928 по 1961 год ни одной строчки этого поэта не появилось в печати. Когда Эренбург в 1961 году почтительно упомянул в своих мемуарах о Волошине, это сразу же вызвало отповедь А. Дымшица, который указал на то, что Максимилиан был декадентом из самых незначительных и отнесся отрицательно к революции.

Возвращение в Крым, попытки пробиться в печать

Весной 1917 года Волошин возвратился в Крым. В автобиографии 1925 года он писал, что больше не покинет его, никуда не эмигрирует и ни от чего не спасается. Ранее он заявлял о том, что не выступает ни на одной из борющихся сторон, однако живет лишь Россией и совершающимся в ней; а также писал, что ему нужно остаться в России до конца. Дом Волошина, находящийся в Коктебеле, в период гражданской войны оставался странноприимным. Здесь находили приют и скрывались от преследований и белые офицеры, и красные вожди. Об этом Максимилиан написал в своем стихотворении 1926 года "Дом поэта". "Красным вождем" являлся Бела Кун. После того как был разгромлен Врангель, он путем организованного голода и террора заправлял усмирением Крыма. По всей видимости, в награду за укрывательство Куна при советской власти Волошину был сохранен дом, а также обеспечена относительная безопасность. Однако ни его заслуги, ни хлопоты влиятельного в то время, ни отчасти покаянное и умоляющее обращение к Л. Каменеву, всесильному идеологу (в 1924 году) не помогли Максимилиану пробиться в печать.

Два направления мыслей Волошина

Волошин писал о том, что для него стих остается единственным способом выражения мыслей. А они устремлялись у него в двух направлениях. Первое - историософское (судьбы России, произведения о которой принимали у него нередко условно-религиозную окраску). Второе - антиисторическое. Здесь можно отметить цикл "Путями Каина", в котором отразились идеи универсального анархизма. Поэт писал, что в этих произведениях он формирует практически все его социальные идеи, которые были по большей части отрицательными. Следует отметить общий иронический тон этого цикла.

Признанные и непризнанные произведения

Несогласованность мыслей, характерная для Волошина, приводила нередко к тому, что его творения воспринимались порой как высокопарная мелодекламация ("Преосуществление", "Святая Русь", "Китеж", "Ангел времен", "Дикое поле"), эстетизированные умствования ("Космос", "Левиафан", "Таноб" и некоторые другие произведения из "Путями Каина"), претенциозная стилизация ("Дметриус-император", "Протопоп Аввакум", "Святой Серафим", "Сказание об иноке Епифании"). Тем не менее можно сказать, что многие его стихотворения революционного времени получили признание как емкие и точные поэтические свидетельства (например, типологические портреты "Буржуй", "Спекулянт", "Красногвардеец" и др., лирические декларации "На дне преисподней" и "Готовность", риторический шедевр "Северовосток" и другие произведения).

Статьи об искусстве и занятие живописью

После революции деятельность его как искусствоведа прекратилась. Тем не менее Максимилиан смог опубликовать 34 статьи, посвященные русскому изобразительному искусству, а также 37 статей об искусстве французском. Первая его монографическая работа, посвященная Сурикову, сохраняет свое значение. Книга "Дух готики" осталась незавершенной. Над ней Максимилиан трудился в 1912 и 1913 году.

Волошин занялся живописью для того, чтобы судить профессионально об изобразительном искусстве. Как оказалось, он был даровитым художником. Крымские акварельные пейзажи, выполненные со стихотворными надписями, стали его излюбленным жанром. В 1932 году (11 августа) в Коктебеле умер Максимилиан Волошин. Краткая биография его может быть дополнена сведениями о личной жизни, интересные факты из которой мы приводим ниже.

Интересные факты из личной жизни Волошина

Дуэль Волошина и Николая Гумилева состоялась на Черной речке, той самой, где в Пушкина стрелял Дантес. Произошло это 72 года спустя и также из-за женщины. Однако судьба сберегла тогда двух знаменитых поэтов, какими являлись Гумилев Николай Степанович и Волошин Максимилиан Александрович. Поэт, фото которого представлено ниже, - Николай Гумилев.

Стрелялись они из-за Лизы Дмитриевой. Она училась на курсе староиспанской и старофранцузской литературы в Сорбонне. Первым этой девушкой пленился Гумилев. Он ее привез в гости к Волошину в Коктебель. Тот соблазнил девушку. Николай Гумилев уехал, так как почувствовал себя лишним. Однако история эта через некоторое время продолжилась и привела в итоге к дуэли. Суд приговорил Гумилева к неделе ареста, а Волошина - к одному дню.

Первая жена Максимилиана Волошина - Маргарита Сабашникова. С ней он в Сорбонне слушал лекции. Брак этот, однако, вскоре распался - девушка влюбилась в Вячеслава Иванова. Жена его предложила Сабашниковой жить втроем. Однако семья "нового типа" не сложилась. Второй супругой его была фельдшер (на фото выше), ухаживавшая за престарелой матерью Максимилиана.

Максимилиан Александрович Волошин (Кириенко-Волошин) родился 16 (28) мая 1877 года в Киеве. Отец, юрист, умер рано, все заботы о ребенке легли на мать. Прожив более десяти лет в Киеве, потом в Москве, она переселилась в восточный Крым - Киммерию греческих мифов, в поселок Коктебель, расположенный неподалеку от Феодосии. «Конец отрочества и юность, - вспоминал позже Волошин, - отравлены гимназией, которой я не обязан ни одним знанием, ни одной светлой минутой, и лишь глубоким убеждением в том, что воспитание есть самое возмутительное из всех насилий, совершаемых над человеческой душой. Самые интересные и близкие области знания становились мне отвратительны, как только их касался школьный курс. Я был последовательно в гимназиях Поливановской, Московской I казенной и окончил Феодосийскую. Учился скверно, с репетиторами, сидел в классе по два года, и как я все-таки умудрился получить аттестат зрелости - непонятно, тем более, что я был, по-видимому, ребенком очень любознательным, одаренным памятью и талантами...» В 1897 году поступил в Московский университет - на юридический факультет, но через полтора года, за участие во Всероссийской студенческой забастовке, был исключен. Попытавшись восстановиться, понял, что взят в полиции на особый учет, и осенью 1900 года уехал на работы по изысканию трассы Оренбург-Ташкентской железной дороги, а весной следующего года - в Париж, чтобы там всерьез заняться самообразованием.

«В первый раз попавши за границу двадцати одного года от роду, - вспоминал Волошин, - я ходил по картинным галереям совершенным дикарем и наивно удивлялся какую ерунду писали эти старые мастера, то ли дело наша Третьяковка! Как странно, что Россия, в общем страна малокультурная (об этом я тогда уже начинал догадываться), так далеко обогнала Европу в области живописи». В 1904 году начал печататься в журнале символистов «Весы», много рисовал, много ездил по Европе. Ходили легенды, что Волошин побывал в Египте, даже прошел пешком путь, проделанный в свое время апостолом Павлом и Дон-Кихотом, но, возможно, к возникновению этих легенд имел причастность, прежде всего, он сам.

«Вы хотите всегда, чтобы стихи были красивы, - предостерегал Волошина Вячеслав Иванов, - чтобы они нравились. Даже в мистических стихотворениях вы похожи на даму-католичку, которая становится на колени, чтобы помолиться, и в то же время заботится, чтобы ее поза была красива». Но сам Волошин смотрел на творчество скорее как на процесс, которым можно управлять. «Обычно работа над стихотворным произведением - как это видно по черновым рукописям многих поэтов, - писал биограф Волошина А.В. Лавров, - начинается с предварительных разрозненных стихотворных набросков, с фиксации отдельных строк, рифмованных созвучий, словесных образов; вся эта поэтическая субстанция пребывает в хаотическом состоянии, а оформленный вид, который она приобретает в ходе авторской работы, нередко имеет мало общего с изначальными импульсами, отраженными в первичном слое текста. Механизм работы над стихом у Волошина очень часто - совершенно иной первичной оказывается программа стихотворения - ритмически неурегулированный словесный ряд, дающий достаточно подробное и развернутое развитие темы будущего произведения с привлечением основного арсенала средств образной выразительности, предназначенных для темы; следующий этап - претворение этого исходного материала в стиховую ткань. Чем более масштабным и многоаспектным вырисовывается поэтический замысел, тем более развернутой и проработанной была предварительная экспликация».

Даже чувство, испытанное к Марии Львовне Ауэр, не разбудило в поэте дремлющего личностного пласта. Ему в голову не приходило пересоздавать мир, как это пытались сделать другие русские символисты. На вопрос Вячеслава Иванова «Хотите ли вы воздействовать на природу» - Волошин твердо ответил «Нет, безусловно. Я только впитываю ее в себя». - «Ну вот, - ответил Иванов. - А мы хотим претворить, пересоздать природу. Мы - это Брюсов, Белый, я».

В 1903 году Волошин познакомился с Маргаритой Васильевной Сабашниковой, племянницей жены Бальмонта. Когда Сабашникова приехала в Париж, именно Волошин показывал ей достопримечательности города. А в апреле 1906 года они обвенчались. «После брака они поселились в Петербурге, - вспоминала приятельница Волошиных Е. Герцык, - в том самом доме, где вверху была «башня» Вяч. Иванова. Оба сразу поддались его обаянию, оба вовлечены в заверть духа, оба - ранены этой встречей. Поздней ночью (по обычаю «башни») я сидела у Вяч. Иванова; перед нами гранки его новых стихов «Эрос», и я смятенно вслушиваюсь в эти новые в его творчестве ритмы. Бесшумными движениями скользнула в комнату фигура в пестром азиатском халате, - увидев постороннюю, Волошин смутился, излился в извинениях, - сам по-восточному весь мягкий, вкрадчивый, казавшийся толще, чем был, от пышной бороды и привычки в разговоре вытягивать вперед подбородок, приближая к собеседнику эту рыжевато-каштановую гущину. В руках - листок. И он читает посвящение к этим же стихам Вяч. Иванова, весь чрезмерно пышный рядом с бледным, как бы обескровленным Вяч. Ивановым. Но вот в разговоре он упомянул Коктебель... «Вы знаете Коктебель» - и перед глазами у меня пустынный амфитеатр гор и море, синее которого не увидишь в Крыму... Нам - это первый этап по пути в Судак, и все, что еще в вагоне не развеется из зимнего и ненужного, здесь наверняка снесет соленым порывом... Но разве живут в Коктебеле Там на безлюдном берегу ни дома, ни деревца... А он сказал «Коктебель - моя родина, мой дом - Коктебель и Париж, - везде в других местах я только прохожий». И вот уж он мне больше не чужой...»

В 1910 году вышла первая книга Волошина - «Стихотворения». «Теперь я мертв, - писал он. - Я стал строками книги...» Отношение к своим стихам, по крайней мере, к стихам дореволюционного периода, Волошин выразил в предисловии, оставшемся, впрочем, неопубликованным. «Каждый писатель, - обращался он к будущему читателю, - хоронит в себе поэта, умершего молодым. Но и тот, кто остается поэтом, успевает похоронить в себе несколько различных поэтов. Я знаю, что можно любить только умерших они не меняются. Не бойся же полюбить поэтому тех четырех поэтов, которых я похоронил в этой книге. Один был юн, наивен, жизнерадостен. Он много ходил по земле, от Аральского моря до Гибралтара, но видел только внешние формы и слышал только внешние слова. Он писал урывками и только делал опыты со стихом. Он написал «Годы странствий». Поэт, сменивший его, жил в Париже в замкнутом кругу музеев и искусства. Они преображались для него первыми зарницами первой любви. Он написал книгу «Amori Amara Sacrum». В ней несложные чувства и много лиризма. Верно, она понравится тебе. Ее будут знать наизусть молодые девушки, с братьями читать сестры. Книгу «Звезда Полынь» написал уже взрослый поэт. Его дух прошел через «горькую любовь» и обратился к горькой Земле. Он старался осознать себя в истории астрологических планет, порядок которых записан в названии дней недели, он искал себя в католическом символизме и христианской мистике, он припадал к трагической земле древней Киммерии, ставшей его приемной родиной, он из всего прожитого сплел венок сонетов - Астральную корону...»

Волошин никогда не искал ни славы, ни лидерства. Литературные связи тоже не казались ему чем-то значительным, ему просто нравилось находиться в кругу людей, понимающих искусство. Это привело его в журнал «Апполон», весьма далекий от академизма. Здесь в 1909 году разыгралась история с таинственной красавицей Черубиной де Габриак, придуманной Волошиным и его другом - поэтессой Е.И. Дмитриевой. История эта привела к дуэли между Волошиным и Николаем Гумилевым. Скандал оказался столь громким, что Волошину пришлось отойти от дел журнала. Не меньшим оказался и скандал, связанный с его выступлением на публичном диспуте 12 февраля 1913 года - в Москве в Политехническом музее. В январе того года душевнобольной А. Балашов изрезал ножом знаменитую картину Репина «Иван Грозный и его сын Иван», выставленную в Третьяковке. Выступая в Политехническом, Волошин пытался доказать, что главной причиной случившегося стала сама картина - некая разрушительная сила, таящаяся в ее сюжете. Это оскорбило не понявшую Волошина публику, - яростная брань обрушилась на поэта, его объявили чуть ли не Геростратом; редакции многих газет закрылись для его стихов и статей, а книжные магазины бойкотировали его книги.

Постепенно местом постоянного жительства становится для Волошина Коктебель. Сюда к нему приезжают друзья, их знакомые, наконец, совсем незнакомые люди. В Доме Волошина в разное время побывали О. Мандельштам, М. Цветаева, А. Толстой, Н. Гумилев, Е. Замятин, В. Брюсов, Андрей Белый, К. Чуковский, М. Шкапская, М. Булгаков, С. Соловьев, В. Ходасевич и многие другие. Сам Волошин стал считаться такой же достопримечательностью этого края, как музей Айвазовского и Генуэзская башня. «На прогулки мы ходили сообща, обычно под предводительством Макса, - вспоминал Николай Чуковский. - Несмотря на свою тучность, он ходил легко, быстро и неутомимо. В подпоясанной по животу рубахе, похожей на хитон, в штанах до колен, с толстыми голыми икрами коротких ног, бородатый, со шнурком в крупнокудрявых волосах, он был похож на Посейдона. Он любил Коктебель нежной любовью и старался заразить ею каждого. Мы изнемогали, поднимаясь вслед за ним на кручи, мы не осмеливались следовать за ним по каменным карнизам над бездной, где он шагал так же уверенно, как по ровному полю. Жар солнца не смущал его, - он всегда ходил с непокрытой головой. Природа Коктебеля поразительно разнообразна - за час ходьбы можно попасть и в степи, похожие на пустыни, и в скалистые горы, и в горные дубовые леса. И всюду - море. У Макса тут каждая отдельная местность вызывала особые ассоциации - преимущественно историко-культурные. Он часто говорил, что Коктебель напоминает ему греческие острова в Эгейском море, где он бывал в молодости. В мастерской его - так он называл свой рабочий кабинет, ибо он был не только поэт, но и художник, - хранился кусок днища деревянного корабля, настолько древнего, что доски сбиты гвоздями, сделанными из бронзы, и Макс уверял, что это обломок того самого корабля, на котором аргонавт Ясон плыл за золотым руном. Он знал названия каждой горки, а если не знал, то сам выдумывал. Например, существовала долина, которая называлась Ассирия, - он уверял, что в древней Ассирии были точь-в-точь такие пейзажи. Мыс, постоянно менявший цвет, когда над ним проходили облака, он назвал Хамелеоном, - название это сохранилось до сих пор...»

Первая мировая война застала Волошина в нейтральной Швейцарии. Он попал туда буквально перед самым закрытием границ («И я, как запоздалый зверь, вошел последним внутрь ковчега...») и до января 1915 года прожил в Дорнахе, участвуя в строительстве антропософского центра - Гётенаума. Затем перебрался в Париж и, наконец, за год до революции вернулся в Россию. Призванный в действующую армию, он написал военному министру «Я отказываюсь быть солдатом, как Европеец, как художник, как поэт. Как Европеец, несущий в себе сознание единства и неразделимости христианской культуры, я не могу принять участия в братоубийственной и междоусобной войне. Как художник, работа которого есть созидание форм, я не могу принять участия в деле разрушения форм, и в том числе самой совершенной - храма человеческого тела. Как поэт, я не имею права поднимать меч, раз мне дано Слово, и принимать участие в раздоре, раз мой долг - понимание. Тот, кто убежден, что лучше быть убитым, чем убивать, и что лучше быть побежденным, чем победителем, т.к. поражение на физическом плане есть победа на духовном - не может быть солдатом...»

Впрочем, и в Крыму, объятом гражданской войной, Волошин не остался вне событий. В апреле 1918 года он писал А. Оболенской «Все Черное море теперь полно транспортами, на которых скитаются и бегут самые неожиданные племена, народы, расы. Всех судьба гонит преимущественно в Феодосию. Армяне - беженцы из Трапезунда, русские солдаты из Анатолии, армянские ударники с Кавказа, румынские большевики из Констанцы, остатки Сербского легиона из Одессы. Не Феодосия, а Карфаген времен мятежа наемников...» Действительно, с января 1918 года по ноябрь 1920 года в Крыму сменилось несколько правительств краевое правительство караима Соломона Крыма, кадета, приверженца Антанты, было изгнано Красной армией, Красную армию, в свою очередь, вытеснили Добровольческие части, затем красные вернулись.

«С Россией кончено, на последях ее мы прогалдели, проболтали, пролузгали, пропили, проплевали, замызгали на грязных площадях, распродали на улицах не надо ль кому земли, республик, да свобод, гражданских прав И родину народ сам выволок на гноище, как падаль... О, Господи, разверзни, расточи, пошли на нас огнь, язвы и бичи, Германцев с запада, Монгол с востока, отдай нас в рабство раз и навсегда, чтоб искупить смиренно и глубоко Иудин грех до страшного суда!..»

«Я не нейтрален, - писал Волошин 12 января 1924 года журналисту Б. Талю, - я гораздо хуже я рассматриваю буржуазию и пролетариат, белых и красных, как антиномические выявления одной сущности, гражданскую войну - как дружное сотрудничество в едином деле. Между противниками всегда провожу знак равенства...» До этого, в июне 1919 года, Волошин сообщал одному из своих друзей «Сейчас Крым, слава Богу, занимается Добровольческой армией. Эти три страшных месяца большевистской оккупации были отчасти смягчены тем, что на этот раз вся крымская интеллигенция, оставшаяся на местах, пошла в просветительные советские учреждения, послужила буфером между большевиками и спасла Крым от окончательного разгрома...» Впрочем, Волошин в каждом противнике пытался отыскать нечто человечное. «Мне было очень любопытно беседовать и иметь дело эти дни с красногвардейцами, - писал он Сабашниковой 13 января 1918 года, - местными большевиками и погромщиками. И, в общем, у меня осталось от них благоприятное впечатление. Первоисток всего нашего хаоса это беспредельная, совершенно детская доверчивость и такая же детская вера в возможность немедленного осуществления социалистического рая, а рядом с этим, как основной порок, очень примитивная жадность. Весело смотреть, как им приятно играть в революцию скакать, распоряжаться, спасать, карать, произносить обращения к народу, стрелять из ружей...» Он не без сожаления сообщает Оболенской «На днях узнал, что пятеро из моих «приятелей» красногвардейцев, что приезжали водворять большевистский строй в Коктебеле, расстреляны под Старым Крымом матросами за грабеж и убийства. А они мне обещали приехать позировать. Очень между ними хорош был «старшой» - залихватским юно-петушиным видом, с головой немного набок и набекрень, очень он хорошо в «народном собрании», прежде чем начать говорить, щелкал - точно бич развертывал - многосложным площадным ругательством...»

«В те дни мой дом, слепой и запустелый, хранил права убежища, как храм, и растворялся только беглецам, скрывавшимся от петли и расстрела... И красный вождь, и белый офицер, фанатики непримиримых вер, искали здесь, под кровлею поэта, убежища, защиты и совета. Я ж делал все, чтоб братьям помешать себя губить, друг друга истреблять...»

В 1922 году Волошину представилась возможность покинуть Россию, но он без раздумий отклонил эту возможность. «Там - в эмиграции меня, оказывается, ценят, - писал он К.В. Кандаурову, - всюду перепечатывают, цитируют, читают, обо мне читают лекции, называют единственным национальным поэтом, оставшимся после смерти Блока, и т.д., но мне (знаю это) надо пребыть в России до конца...»

В 1919 году вышла в Харькове последняя прижизненная книга поэта - «Демоны глухонемые». «Они проходят по земле, слепые и глухонемые, и чертят знаки огневые в распахивающейся мгле... Собою бездны озаряя, они не видят ничего, они творят, не постигая предназначенья своего... Сквозь дымный сумрак преисподней они кидают вещий луч. Их судьбы - это лик Господний, во мраке явленный из туч...»

Л. Сабанеев оставил воспоминания об одной из попыток Волошина издать в то время свои стихи в Москве. «Я, Петр Семенович Коган и бородатый, огромный Максимилиан Волошин - уже известный поэт - шествуем втроем в Кремль на свидание с Каменевым, - писал Сабанеев. - Волошин хочет прочесть Каменеву свои «контрреволюционные» стихи и получить от него разрешение на их опубликование «на правах рукописи». Я и Коган изображали в этом шествии Государственную Академию художественных наук, поддерживающую ходатайство. Проходили все этапы, необходимые для посетителей Кремля. Мрачные стражи деловито накалывают на штыки наши пропуски. Каменевы обитают в дворцовом флигеле направо от Троицких ворот, как и большая часть правителей. Дом старый, со сводчатыми потолками - нечто вроде гостиницы коридор и «номера», в него выходящие. Все, в сущности, чрезвычайно скромно. Я и раньше бывал у Ольги Давыдовны по делам ЦЕКУБУ и Дома ученых, и обстановка мне, как и П.С. Когану, хорошо знакома, но Волошин явно нервничает. Хозяева, которые были предупреждены, встречают нас очень радушно. Каменева подходит ко мне с номером парижских «Последних новостей» и говорит «Послушайте, что они о нас пишут!» И действительно, выясняется из статьи, что Россией управляет Каменев, а Каменевым... его жена. Они страшно довольны и потому в отличном расположении духа. Волошин мешковато представляется Каменеву и сразу приступает к чтению «контрреволюционных» стихов. Это было в высшей степени забавно созерцать со стороны. «Рекомый» глава государства внимательно слушал стихотворные поношения своего режима, которые громовым, пророческим голосом, со всеми проклятиями, в них заключенными, читает Волошин, напоминая пророка Илию, обличающего жрецов. Ольга Давыдовна нервно играет лорнеткой, сидя на маленьком диванчике, Коган и я с нетерпением ждем, чем кончится эта контрреволюция в самых недрах Кремля.

Волошин кончил. Впечатление оказалось превосходное. Лев Борисыч - большой любитель поэзии и знаток литературы. Он хвалит, с аллюром заправского литературного критика, разные детали стиха и выражений. О контрреволюционном содержании - ни слова, как будто его и нет вовсе. И потом идет к письменному столу и пишет в Госиздат записку о том же, всецело поддерживает просьбу Волошина об издании стихов «на правах рукописи». Волошин счастлив и, распрощавшись, уходит. Я и Коган остаемся ему необходимо кое-что выяснить с Каменевым относительно своей академии. Тем временем либеральный Лев Борисыч подходит к телефону, вызывает Госиздат и, совершенно не стесняясь нашим присутствием, говорит «К вам придет Волошин с моей запиской. Не придавайте этой записке никакого значения». Даже у искушенного в дипломатии П.С. Когана физиономия передернулась. Он мне потом говорил «Я все время думал, что он это сделает. Но не думал, что так скоро и при нас». А счастливый Волошин уезжал к себе в Коктебель с радужными надеждами на напечатание «на правах рукописи» своих стихов...»

С 1923 года все хлопоты по Коктебелю разделяла с Волошиным его жена - Мария Степановна. «Макс сидел у окна, спиной к морю, за маленьким столиком, раскрыв перед собой большой альбом, разложив акварельные краски и кисточки, - вспоминал Н. Чуковский. - Слушая, он писал свои пейзажи, прелестные и талантливые, хотя и дилетантские. Способ его работы был удивителен, - писал он их, не глядя на натуру, сидя спиной к окну. Писал две акварели, совершенно разные, одновременно. Он макал кисточку в коричневую краску и накладывал разом все коричневые пятна сначала на левый лист альбома, где создавалась одна акварель, потом на правый лист, где создавалась вторая. Затем брал другую кисточку, макал ее в синюю краску и на оба листа накладывал синие пятна. И на обоих листах мало-помалу возникали горы, море, степь, облака - все очень похожее на Коктебель и в то же время вовсе не изображающее какую-нибудь реальную существующую часть Коктебеля...»

Новая власть, впрочем, все жестче закручивала гайки. «На душе нерадостно, - сообщал Волошин К. Добраницкому. - То, что нам лично хорошо, - не радует, потому что столько горя и несправедливости кругом, что это не только не радует, но скорее обессиливает в творческой работе...» Реже стали приезжать друзья. Местные власти пытались реквизировать дом. А 9 декабря 1929 года поэт перенес тяжелый инсульт, от последствий которого уже не оправился.

«Приехав в Коктебель (в 1932 году), - вспоминал Чуковский, - я сразу узнал, что он (Волошин) очень болен. Я поспешил к нему. Макс, необычайно толстый, расползшийся, сидел в соломенном кресле. Дышал он громко. Он заговорил со мной, но слов его я не понял, - после удара он стал говорить невнятно. Одна только Марья Степановна понимала его и в течение всей нашей беседы служила нам как бы переводчиком. При всем том он был в полном сознании. Когда я сказал ему, что стихи его пойдут в «Новом мире» (они там не появились), лицо его порозовело от радости. Снова и снова почти нечленораздельными звуками просил он меня повторить привезенную мною новость.

Он лежал в саду перед своим домом в раскрытом гробу. Гроб казался почти квадратным - так широк и толст был Макс. Лицо у него было спокойное и доброе, - седая борода покрывала грудь. Мы узнали, что он завещал похоронить себя на высоком холме над морем, откуда открывался вид на всю коктебельскую долину. Гроб поставили на телегу, возница стегнул лошадь, и маленькая процессия потянулась через накаленную солнцем степь. До подножия холма было километра три, но мы сделали гораздо больший путь, так как обогнули холм кругом, - с той стороны подъем на холм был легче. И все же лошадь на холм подняться не могла, и метров двести вверх нам пришлось нести гроб на руках. Это оказалось очень трудным делом. Макс в гробу был удивительно тяжел, а мужчин среди провожающих оказалось только пятеро - Габричевский, чтец Артболевский, писатель Георгий Петрович Шторм и я. Кто был пятый - я забыл. Солнце жгло нестерпимо, и, добравшись до вершины, мы были еле живы от усталости. Зато отсюда мы увидели голубовато-лиловые горы и мысы, окаймленные белой пеной прибоя, и всю просторную, налитую воздухом впадину коктебельской долины, и далекий дом Волошиных с деревянной башенкой, и даже дельфинов, движущихся цепочкой через бухту. Знойный воздух звенел от треска цикад в сухой траве. Могильщики уже вырыли яму, гроб закрыли крышкой и опустили в светло-рыжую сухую глину. Чтец Артболевский, высокий, худой, в черном городском пиджачном костюме, прочел над могилой стихотворение Баратынского «На смерть Гёте». И мы поплелись вниз с холма...»

Годом своего духовного рождения М. А. Волошин считал 1900-й - "стык двух столетий", "когда явственно стали прорастать побеги новой культурной эпохи, когда в разных концах России несколько русских мальчиков, ставших потом поэтами и носителями ее духа, явственно и конкретно переживали сдвиги времен". "То же, что Блок в шахматовских болотах, а Белый у стен Новодевичьего монастыря", Волошин "переживал в те же дни в степях и пустынях Туркестана, где водил караваны верблюдов". Вдохновленные Вл. Соловьевым эсхатологические чаяния нового века явились исходным толчком странствий духовно гостеприимного поэта, художника, литературно-художественного критика по различным историческим эпохам и культурам. Эллинская древность и Рим, европейское средневековье и Возрождение, культура Востока и новейшие достижения искусства Запада - все манит и влечет Волошина, его творческий гений хочет "все видеть, все понять, все знать, все пережить". "Поэт, соблазненный всеми облачениями и всеми масками жизни: порхающими святыми барокко и штейнеровскими идолослужениями, загадками Маллярмэ и каббалистическими формулами замков, неотмыкающими ключами Апокалипсиса и дендизмом Барбэ д"0рвильи", - таким представал он Илье Эренбургу.

М. А. Кириенко-Волошин родился в Киеве в семье юриста. Его детские и отчасти гимназические годы прошли в Москве, там же он поступил на юридический факультет (занятия были прерваны из-за участия в студенческих волнениях, добровольной "ссылки" в Среднюю Азию, а затем отъезда в Париж). В 1893 г. мать поэта, Елена Оттобальдовна, приобрела земельный участок в Коктебеле. Пустынный суровый берег Восточного Крыма, хранящий множество культурных напластований (тавры, скифы, печенеги, греки, готы, гунны, хазары), легендарная Киммерия древних - все это оформилось в своеобразную неповторимую киммерийскую тему в поэзии и живописи Волошина. Построенный в 1903 г. в Коктебеле дом постепенно превратился в один из уникальных культурных центров - колонию для людей искусства. В разное время здесь жили: А. Н. Толстой, М. И. Цветаева, В. Я. Брюсов, И. Г. Эренбург, Андрей Белый, А. Н. Бенуа, Р. Р. Фальк, А. В. Лентулов, А. П. Остроумова-Лебедева и многие, многие другие.

В 1903 г. Волошин быстро и легко знакомится с кругом московских символистов (В. Я. Брюсов, Андрей Белый, Ю. К. Балтрушайтис) и петербургских художников "Мира искусства", в 1906 - 1907 гг. он близок к петербургскому литературному салону - "башне" Вяч. Иванова, в 1910-е годы примыкает к редакции журнала "Аполлон". Миролюбивый и открытый для общения, он, однако, остро ощущал свою обособленность в любой литературно-художественной среде. Редактор "Аполлона" С. К. Маковский вспоминал, что поэт всегда "оставался чужаком по своему складу мышления, по своему самосознанию и по универсализму художнических и умозрительных пристрастий".

В культурной ориентации Волошина важное место занимает Франция. Весной 1901 г. он отправился в Европу учиться "художественной форме - у Франции, чувству красок - у Парижа, логике - у готических соборов, средневековой латыни - у Гастона Париса, строю мысли - у Бергсона, скептицизму - у Анатоля Франса, прозе - у Флобера, стиху - у Готье и у Эредиа". В Париже он входит в литературные и художественные круги, знакомится с европейскими представителями нового искусства (Р. Гилем, Э. Верхарном, О. Мирбо, О. Роденом, М. Метерлинком, А. Дункан, О. Рэдоном). О новейшем искусстве Франции читатель узнавал из корреспонденции Волошина в "Руси", "Окне", "Весах", "Золотом руне", "Перевале". Его переводы познакомили русскую публику с творчеством X. М. Эредиа, П. Клоделя, Вилье де Лиль Адана, Анри де Ренье.

Первая публикация восьми его стихотворений, подвергшихся редакторской правке П. П. Перцова, появилась в августовском номере "Нового пути" за 1903 г. 3. Н. Гиппиус, для которой критерием истинной поэзии были стихи-молитвы, увидела в Волошине "поэта-коммивояжера", "отличающегося необыкновенной легкостью". В 1906 г. поэт предложил издать книгу стихов "Годы странствий" М. Горькому, в последующие годы то сборник "Звезда-полынь", то "Ad Rosam" анонсировался издательством Вяч. Иванова "Оры". Ни один из этих планов не был реализован. Наконец, в 1910 г. издательство "Гриф" выпустило в свет "Стихотворения" - итог десятилетней поэтической деятельности (1900 - 1910). В. Я. Брюсов сравнил их с "собранием редкостей, сделанных любовно просвещенным любителем-знатоком". "Живопись, - заметил Вяч. Иванов, - учила его видеть природу; книги о тайном знании - ее слышать; творения поэтов - петь... Таково было великолепное ученичество ученика мудрецов и художников, не научившего странника в миру" одному - таинству Жизни". М. Кузмин указал на "своеобразную таинственность переживаний" и "большое мастерство, не похожее на приемы других художников". В качестве недостатков сборника назывались замкнутость в тесном кругу своих переживаний, перегруженность стиха, пристрастие к слишком красочным эпитетам.

Три последующих сборника: "Anno mundi ardentis. 1915" (1916), "Иверни" (1918) и "Демоныь глухонемые" (1919) - отразили эпоху социальных катаклизмов (первая мировая война. Февральская и Октябрьская революции). Теперь судьбы мира и судьба России выдвигаются поэтом на первый план. Стараясь понять происходящее, он часто обращается к историческим и мифологическим параллелям. Его поэтический голос обретает пророческий накал. Известна мужественная и гуманная позиция Волошина во время гражданской войны: он спасает людей от жестокости расправ, невзирая ни на их убеждения, ни на принадлежность к белым или красным. Белый, посетивший поэта в 1924 г. в Коктебеле, писал: "Я не узнаю Максимилиана Александровича. За пять лет революции он удивительно изменился, много и серьезно пережил... с изумлением вижу, что "Макс Волошин стал..Максимилианом"; и хотя все еще элементы "латинской культуры искусств" разделяют нас с ним, но в точках любви к современной России мы встречаемся, о чем свидетельствуют его изумительные стихи. Вот еще "старик" от эпохи символизма, который оказался моложе многих "молодых"